персонажи: POV Кикё, Наги, остальная Вария. АУ
предупреждение:
саммари: у тебя нет прошлого, значит, оно тебе не нужно. уже-не-Кикё обживается в Варии, а Вария не узнает мир вокруг себя. мир, не восстановивший равновесие.
часть пятая. Занзасу нужны глаза и уши на переговорах с Джильо Неро. "Собирайся, выезжаем засветло."
-1-
С ним теперь другое небо,
Облака над головой,
И ступает ангел следом
Незнакомый и чужой.
Все письма разорвал, все имена забыл,
И мне не жалко.
Облака над головой,
И ступает ангел следом
Незнакомый и чужой.
Все письма разорвал, все имена забыл,
И мне не жалко.
Иногда ты едва сдерживаешься. Прикусываешь язык в последний момент, проглатывая готовое сорваться назидание, совет, подколку. Ты помнишь свое место.Кто-то дует тебе в ухо, перемежая это маниакальным хихиканьем. Бельфегор, думаешь ты, с раздражением отмахиваясь. Все тело болит.
— Тебя зовет Сквало, — сообщает тот, глумливо растягивая гласные, и удаляется.
Мозг возвращался к активной деятельности рывками. Вызов на ковер. Сквало. Наги, подволакивающая ногу. Едва не проваленная миссия—
— Будешь роковой блондинкой в красном, — улыбнулась она с пассажирского сиденья, касаясь кончиками пальцев твоего лица. — Следи за дорогой, я все сделаю.
Иллюзия давно развеялась, что и подтверждает попавшееся на пути зеркало. Отросшие светлые волосы, стянутые в короткий хвостик, и жуткого вида шрам через висок, половину лба и скулу, который ты не позволил Луссурии залечить.
— Как можно, — горестно восклицал тот, — сознательно уродовать себя! Но когда ты представил свою внешность без этого «украшения», собственное лицо тебе почему-то не понравилось.
— Так ты похож на человека, — кивнула Наги, будто самой себе. Тебе показалось, она довольна.
Дверь в кабинет стратегического командира Варии почти всегда приоткрыта. Если она закрыта, значит, хозяина лучше не беспокоить. А еще лучше — не попадаться ему на глаза и под руку. Левой открывать неудобно, правую больно поднимать, ты проскальзываешь в кабинет боком. Выглядит, наверное, по-идиотски, но командир буравит взглядом Наги, а та тяжело опирается рукой на его стол.
—Лови, — без предисловия кидает что-то мелкое через всю комнату, — свое можешь выкинуть. Оно тебе больше не понадобится.
Лучше Осколков Радуги только части Тре-ни-сетте. Действительно, не понадобится.
Кольцо Варии сидит на руке как влитое.
Редкие сны о прошлом тебе не нравятся. Ты видишь многих, но слышит лишь одного. Он приторно-сладкий, насмешливый, раздражающий. (Офицеры Варии прямолинейны, думаешь ты, они не притворяются теми, кем не являются. По крайней мере, не до конца.)
Люди из твоих снов почти не вызывают эмоций. Ты узнаешь их; как вспышки молнии — озарения. Привычки, моменты, ощущения. Какая-то часть тебя знает — ты не любил этих людей. И это было взаимно.
Кроме одного.
Ты просыпаешься и идешь в душ — смывать ощущение безграничной, бездумной преданности из сна-воспоминания. Липкое, отвратительное. Ты знаешь, бесцветный человек с фальшиво-ласковой улыбкой не ощущал к тебе даже привязанности. Ты и тогда это знал. Так почему?..
Ты отводишь от лица намокшую прядь волос. Во сне они были зелеными.
…Все равно все эти люди мертвы. А мертвое тебя не интересует.
Иногда ты едва сдерживаешься. Прикусываешь язык в последний момент, проглатывая готовое сорваться назидание, совет, подколку. Понимаешь, что ты не в том положении, пусть среди старших офицеров есть и твои ровесники (по крайней мере, тебе так кажется), но ты помнишь свое место. Место новичка.
Они любопытные, твои коллеги. Заносчивый принц, наглый, но безошибочно определяющий точку кипения собеседника. Гипертрофированно преданный боссу истукан. Вечно занятый Аркобалено, вызывающий у тебя смутную тревогу и чувство неправильности. Командир, удивительным образом сочетающий в себе гордость фехтовальщика в –дцатом поколении и спокойную практичность. Наигранно-манерный гей—
Женский смех.
—Малыш, тебе безумно идет! Рядовые штабелями будут падать к твоим ногам! — нараспев выводит Солнце Варии. — Только здесь чуть-чуть…
—Не надо, боюсь, босс не оценит резкое падение работоспособности, — снова смех, маленькие руки кидают ленту и стаскивают чулок с ноги.
— Не хочешь? А зря, дорогая. В окружении мужчин, и гробить молодость, зачем?.. Или, — многозначительная пауза, — кто-то есть, а мамочка не знает?
— Нет, — второй чулок решительно летит в кучу, а пальцы дотрагиваются до повязки на пустой глазнице. — И не с моей неземной красотой…
Дальше слушать не стоит. Ты вежливо прочищаешь горло.
— Пора? — утвердительный кивок. — Выйди, пожалуйста, я сейчас.
— и непостижимая японка, которая позволяет наряжать себя, как куклу, и убивает за оскорбления. Молча делает контрольный, и тут же, смеясь, рукавом пытается вытереть кровь с волос командира Сквало. Девушка с вечной вежливой полуулыбкой и ножом за голенищем сапога.
Дверь открывается. — Босс обещал инструктаж. Пойдем?
Ты киваешь. Конечно, пойдем. Занзас не любит ждать.
-2-
Lie
These lies live a life
But don't lie to me
Все приборы врут,
Все, кто знали, умрут,
Кольцевые дороги никуда не ведут.
These lies live a life
But don't lie to me
Все приборы врут,
Все, кто знали, умрут,
Кольцевые дороги никуда не ведут.
Всех женщин Варии знают если не по именам, то хотя бы в лицо.Даже став офицером, ты видишь главу Варии так редко, что можно забыть, как он выглядит. Можно было бы, если б Занзаса вообще реально было забыть, один раз встретив.
Но сегодня тебя совсем не тянет разглядывать босса. Твой любимый объект наблюдения здесь, и тебя смутно беспокоит ее выражение лица — казалось бы, прекрасно изученного за месяцы совместной работы.
Наги смотрит на Занзаса, как будто тебя нет в комнате. С идеально прямой спиной, не отводя глаза и не моргая. Ровная линия губ и взгляд верной гончей.
Взгляд абсолютной преданности.
Тебя передергивает. Ты, к сожалению, прекрасно рассмотрел холеного мужчину с подкрашенными глазами из своих снов.
У него на дне зрачков мерцало то же выражение.
Какую-то долю секунды ты ее ненавидишь.
Вас больше не ставят постоянно в пару, а привычка держаться рядом осталась. Что и привело тебя — снова ты на автомате искал Наги, снова набрел на разговор, не предназначенный твоим ушам. Но, раз уж ты уже услышал, глупо уходить и мучить себя любопытством. Лучший способ избавиться от соблазна — поддаться ему.
— …не сходится. За весь последний год, — раздраженный выдох. — И не только отчетность…
— …пример? Я не очень…
— …хотел пнуть Маммона, и вспомнил, что их вел Паоло, — дальше неразборчиво. — …не его обязанность?!
— …спрашивай, пожалуйста. Я все равно не могу…
— …понимать, что происходит!
Что-то падает, шорох торопливых легких шагов. Ты перемещаешься чуть ближе.
У Наги свой сорт вежливости: держать дистанцию личного пространства, всегда смотреть собеседнику в глаза и точно отмеривать нужную дозу уважения или пренебрежения в голосе. Сцена в гостиной же… после некоторого колебания решаешь все-таки верить своим глазам — Наги держит руку командира Сквало, почти касаясь лбом пальцев и едва ли не зажмурившись:
— Не спрашивай, прошу тебя, я не могу этого объяснить…
Командир явно взбешен, но руки не выдирает: — Какого дьявола… Что ты, что хренов босс! Когда, демоны тебя подери, вернулся Маммон?!
Она отвечает, не поднимая головы.
— Когда мы были в Японии.
— В Японии, — эхом откликается он и встает, направляясь к двери. Она вскакивает следом:
— Сквало!
— Заткнись, — напряженно бросает тот и выходит.
Видимо, не у тебя одного здесь нелады с памятью.
Вранье, что в Варии нет женщин. Кто тебе это сказал? Уже неважно. Кто бы это ни был, наверняка он уже не сможет объяснить, с чего он так решил. Даже если жив.
Варии незнакомо понятие дискриминации. Здесь ценится сила, а все остальное – вторично. Рядовая на посту смотрит на тебя со смесью жгучей зависти и щепотки восхищения. Ты скользишь взглядом по ее лицу и резко останавливаешься.
Так вот, женщины в Варии есть, хоть их число и не больше, чем в целом по мафии. Или по факультету теоретической физики. В каких ты отношениях с физикой? Вроде бы, в дружеских. Теория относительности Эйнштейна, квантовая теория, и обе подтверждены эмпирически. Ты это знаешь, хоть и не помнишь, откуда.
Всех женщин Варии знают если не по именам, то хотя бы в лицо.
— Как тебя зовут?
— Карла, синьор, — высокий рост, армейская выправка, чеканные фразы. Бывшая военная, не иначе.
— Давно ты здесь?
— Год и восемь месяцев, синьор.
А ты — почти полгода. И ты точно знаешь, что никогда ее не видел.
Возможно, стоит поговорить со Сквало.
А ночью ты видишь Наги под его дверью. Она отрешенно улыбается тебе с другого конца коридора и уходит, только кольцо вспыхивает и гаснет. Командиру Сквало теперь вряд ли до тебя.
Ты уверен, он сейчас читает послание, которое не пожелал услышать.
От иллюзионистов, знаете ли, бессмысленно запираться.
-3-
Что-то случилось, но нам ничего не сказали.
<...>Сколько все это продлится?..
Январь научил меня жить.
Февраль научил меня ждать.
<...>Сколько все это продлится?..
Январь научил меня жить.
Февраль научил меня ждать.
Сердце Варии, гордое и отчаянное, — шесть офицеров и Небо, их яростное Небо Гнева.
…Ты мог бы быть поэтом. Жаль, что тебе не до лирики. Пальцем в тонкой перчатке ты рисуешь на запотевшем стекле шестиконечную звезду.Сны приходят все чаще и все меньше тебе нравятся. Люди, кровь, мутное безумие и кристально-острая преданность. А в центре — все тот же хищный человек с приклеенной улыбкой, подавляющий одним своим присутствием.
И ребенок. Девочка с лицом драгоценной фарфоровой куклы и стальным стержнем внутри. Тебе смутно кажется, что она очень важна даже сейчас, но ты ничем не можешь это подтвердить или опровергнуть. Ты можешь полагаться только она ощущения.
Наверное, впервые со дня пробуждения ты колеблешься и не знаешь, что делать. Если есть вероятность узнать что-то действительно стоящее, глупо ее упускать. С другой стороны… не ты ли сейчас наслаждаешься свободой — от памяти, от боли, от обязательств? От прежнего себя?
А время идет. Нужно делать выбор, иначе судьба сделает его за тебя.
Ты только сейчас понимаешь, почему из Варии не уходят. Нет, дело совсем не в том, что за отступником немедленно кинутся все свободные звенья. Бросятся, разумеется, но это не главное.
Вария въедается в тебя, прорастает изнутри, и ты уже не представляешь себя в другой жизни. С другими людьми и другой работой. Ты, который так гордился своей независимостью и совершенно не собирался привязываться. Здесь ты впервые смеялся по какому-то дурацкому поводу, захлебываясь собственным смехом, как сумасшедший. Здесь все — как сумасшедшие.
И сейчас Вария, это сборище безумцев, корчится в агонии у тебя на глазах. Наверное, впервые за долгое время угроза идет изнутри, и ее нельзя привычно выжечь пламенем колец.
Вария беспокойно шевелится, не понимая причин. Офицеры сторонятся друг друга и молчат, что для большинства совершенно нехарактерно. Все пытаются поймать за хвост ту самую мысль, что не дает покоя, заставляет сомневаться в собственной адекватности и вменяемости мира. Для безудержной, искренне-безумной Варии это странно. Здесь привыкли ждать честного ножа в спину, а не яда в бокале. Не изящной подставы, какой ощущается происходящее.
Ощущение тонкого наеба, как выражался кто-то когда-то тебе знакомый.
…Впрочем, к чему поминать мертвых?
Нужно с кем-то говорить, что-то делать, но у тебя слишком мало сведений. Ты видел настоящую Варию только мельком и старательно давишь мысль, что странности начались с твоим приходом. Ты начал жить заново, с чистого листа. Почти tabula rasa, усмехаешься ты, снова не зная, откуда пришли слова.
Ты наблюдаешь. Рядовые движутся, как роботы в патоке, механически-медленно; тебя они не интересуют. Не они делают отряд Варией, такие необходимые и заменимые. Сердце Варии, гордое и отчаянное, — шесть офицеров и Небо, их яростное Небо Гнева.
…Ты мог бы быть поэтом. Жаль, что тебе не до лирики. Пальцем в тонкой перчатке ты рисуешь на запотевшем стекле — машину ведет командир звена, можно и отвлечься — шестиконечную звезду.
Занзас бездействует, а вместе с ним и вечно оглядывающийся на него Леви. Молчит, даже когда напряжение делает воздух удушливо-тяжелым, а одно его слово могло бы разорвать его, рассеять дымом. Чего он ждет? На что надеется? Уж не думает ли он, что ситуация разрешится сама собой? Или ему наплевать?
Нет, невозможно. Верность, даже непрошеная, вызывает ответную привязанность. Должна вызывать, иначе сюзерен не имеет права называться человеком. Мысль о том, что кто-то подобный мог существовать, вызывает ненужные сейчас эмоции, пальца впиваются в ручку двери. Возможно, ты слишком плохо думаешь о Занзасе. Возможно, он не вмешивается, потому что не считает нужным…
Возможно, но ты пока не видишь выхода. Ты стираешь центр звезды и нижний из лучей.
Бельфегор не запоминает ничего из того, что ему неинтересно, то есть очень и очень многое. Но он, как тонко настроенный инструмент, ловит и резонирует все, что происходит вокруг, и по нему всегда можно угадать настроения остальных. Он восхитительный флюгер, этот самовлюбленный принц, и в последнее время он в растерянности. Слишком много противоречащих друг другу сигналов он получает, слишком мало информации, которой можно оперировать. Слишком душно, слишком холодно. Всего или чересчур, или недостаточно.
Бел сейчас, как губка, впитывает все, до чего может дотянуться, и пытается рассортировать. Он любит наводить порядок в своих вещах, а Вария для него — любимейшая из игрушек, с ней он никогда не сможет расстаться.
Нет, решаешь ты, не имеет смысла даже рассматривать его как вариант. Правый нижний луч пропадает под твоей рукой. Теперь через него тоже видно автостраду и проносящиеся назад фонари.
Следующий в твоем мысленном списке Луссурия. Самопровозглашенная варийская «мамочка», возможно, самый любопытный типаж из имеющихся. Вся Вария прекрасно осведомлена о его наклонностях, которые тот едва ли не декларирует каждому новичку. При этом его популярность у рядового состава зашкаливает далеко за пределы здравого смысла. Впрочем, с последним в Варии явно всегда было плохо. По крайней мере, у этого поколения.
При всей кажущейся наигранности, Луссурия не лжет и не притворяется. Он просто выставляет на обозрение только одну сторону, намеренно затеняя ею все остальные. Это знают офицеры, об этом догадываются рядовые. Ведь это он, такой нарочито легкомысленный, занимается обустройством их быта. Запасы формы на складе, график дежурств и оборванные недавней бурей провода — все это его заботы. Пока командир Сквало занимается офицерами и отдает приказы, Луссурия беспокоится об остальных и замечает почти все.
Он мог бы рассказать тебе больше остальных, но…
— Я не доверяю красивым мальчикам, — почти нараспев, так привычно, но в уголках губ нет улыбки. Это не очередная шутка, понимаешь ты.
…кажется, он тебя не слишком жалует. Оставим на крайний случай. Через нижний левый луч ползет кривая черта.
Сквало, стратегический командир Варии, вечно ответственный за все на свете. Сквало постоянно чем-то занят и находит себе дела, даже когда ничего неотложного вроде бы и нет. Он отреагировал резче всех, чем и привлек твое внимание. Самостоятельно ты куда позже сообразил бы, что происходит что-то необычное. Нет, не так.
Что-то подозрительное.
Теперь внимание Сквало направлено на проблему, и именно поэтому ты приходишь к выводу, что настоящих сведений у него мало. Если бы у него была информация, он бы уже работал с ней. Нет, пожалуй, стоит отложить намеченный разговор. По крайней мере до тех пор, пока картина не начнет вырисовываться. В верхнем луче появляется вопросительный знак.
И завершающий аккорд — два последних луча, господа иллюзионисты. Если кто и знает больше других, то это они. Можно было бы списать их спокойный вид на характерный для их профессии разрыв между телом и духом, если бы не разговор в гостиной три недели назад. Или участившиеся визиты Маммона на общую территорию, которую он раньше редко чтил своим присутствием. Или лихорадочный румянец на бледном личике Наги — что так взволновало ее сегодня? Позавчера? На прошлой неделе? Ты подозреваешь, что командир Сквало не внял и не отступился.
Наги наверняка тоже. И если так, обсуждать что-либо с тобой она тем более откажется.
Остается Маммон. Расчетливый и хитрый Аркобалено наверняка пришел к тому же выводу, что и ты — пускать дело на самотек почти гарантированно означает сгубить Варию, а это, если оперировать его любимыми терминами, невыгодно всем. Только примет ли он помощь от тебя?
Над горизонтом показывается бледное зимнее солнце. Ты попытаешься.
-4-
Как трудно сделать шаг,
Еще сложнее - два.
Дорога наугад.
— Ну оно как бы было. Но теперь его никогда не было. В
этом все дело, понимаешь? — объяснил Натаниэль. — А после
того, как стало так, что его никогда не было, оно, разумеется,
исчезло. Потому что не могло же оно возникнуть ниоткуда?
Еще сложнее - два.
Дорога наугад.
— Ну оно как бы было. Но теперь его никогда не было. В
этом все дело, понимаешь? — объяснил Натаниэль. — А после
того, как стало так, что его никогда не было, оно, разумеется,
исчезло. Потому что не могло же оно возникнуть ниоткуда?
—...Непродуктивно чинить автомобиль кузнечным молотом, когда есть разводной ключ. Так и с Тре-ни-сетте, — тут Маммон делает паузу, давая осмыслить аналогию. — Для полноценного изменения существующего много веков мира требуются инструменты потоньше. И время.Уже пятый день ты не можешь подловить Маммона. Непохоже, будто он тебя сознательно избегает, или тебя намеренно стали чаще отсылать из резиденции. Просто вы как-то не оказываетесь в одно время в одном месте. Тем более, наедине. Но ты все равно взвинчен до предела.
Ты уже почти решаешься спросить Наги. Отказ от ответа – тоже ответ, но терять отношения нежелательно. Даже так — не хочется. Это тот случай, когда метод для тебя едва ли не важнее цели.
Наги ловит твой взгляд и поднимает бровь. Ты киваешь головой в сторону кабинета Сквало, но не задаешь вопроса вслух. Ее лицо приобретает неподвижно-отрешенное выражение, она пожимает плечами и возвращается к конструированию сэндвича. Изображает неведение.
Намек понят. Ты подхватываешь свою тарелку и уходишь.
Маммон даже не поворачивает головы в твою сторону.
— Любопытно. И с чего ты взял, что меня это интересует? — ты ждал чего-то подобного.
—Я не прав? Ослабление Варии невыгодно никому из нас. Или у тебя в этом есть своя доля?..
Он фыркает. — Какая нелепость. Ну, и чего ты от меня хочешь?
— Ты, как всегда, благоразумен. Информации, разумеется. Во-первых, что происходит? Я буду прав, если предположу, что это началось после моего появления, не так ли?
— Ничего подобного, ты делаешь ошибочные выводы из неполных сведений. К твоему приходу все закончилось.
— Как это понимать?..
— Я имел в виду только то, что сказал. То, что происходит сейчас – всего лишь последствия.
Ты молчишь, обдумывая. Если это только эхо, ты вряд ли захочешь знать, что его вызвало. Но как раз это узнать стоит.
— И что же…
— Этого тебе знать не обязательно, — перебивает Маммон. Выражение лица, полускрытого капюшоном, как всегда нечитаемо, но тебе кажется… Впрочем, неважно. Это к делу не относится.
— Тогда объясни хотя бы, почему это проявилось только сейчас? Или раньше просто никто не замечал?
— Нет и снова нет. Оно действовало с самого начала. Вы стали замечать что-то только потому, что… скажем так, стали явными неувязки.
Ты снова молчишь. Маммон говорит загадками и увиливает от прямых ответов. И пытаться надавить на него бесполезно — преимущество не у тебя. На тебя накатывает острое раздражение. Зачем он вообще согласился, если не собирается отвечать?!
— Хорошо. Не вдавайся в подробности, если тебе это важно. Почему изменилась память?
Ответ был незамедлительным: — Потому что изменилось прошлое.
— Почему?..
— Такова была воля Аркобалено Неба.
— Вот как.
— Да.
И опять молчание. Ты обдумываешь полученную информацию и следующий вопрос — когда еще представится такой шанс! — а Маммон, кажется, изучает тебя. Он тоже не доверяет тебе, думаешь ты, хотя Маммон не доверяет полностью никому, включая себя. Ощущение, будто он ждет какого-то знака, сигнала в твоем поведении. Совсем как Наги в первые дни, осеняет тебя.
— Наги соврала мне. Вы знали.
— Да, — не отпирается Аркобалено. — Хочешь тоже знать?
— Нет. Мне неинтересно. А ты и не скажешь.
— Люблю умных, — усмехается тот и, кажется, немного расслабляется. Проверка пройдена. — Мы не договорили.
Теперь уже твоя очередь медлить.
— Я не буду спрашивать, зачем… Но почему к некоторым память возвращается?
Маммон неторопливо перемещается на подоконник. Свет за стеклом можно было бы назвать жемчужным, если бы не затянувшие небо грязно-серые облака.
— Видишь ли, Тре-ни-сетте крайне могущественно. Его силой можно разрушать и создавать миры, и это его главные недостаток. Непродуктивно чинить автомобиль кузнечным молотом, когда есть разводной ключ. Так и с Тре-ни-сетте, — тут он делает паузу, давая осмыслить аналогию. Ты слушаешь внимательно, второго разговора может и не быть. — Для полноценного изменения существующего много веков мира требуются инструменты потоньше. И время.
— Но ни того, ни другого, полагаю, не было, — заключаешь ты. Маммон кивает, и тебе кажется, что он снова сверлит тебя взглядом из-под капюшона, — и остались необрубленные концы.
— Я бы сказал, дыры в ткани реальности, но суть одна, — твой собеседник, видимо, нагляделся и отворачивается. — За которые и уцепились некоторые излишне упрямые личности — как невовремя.
Ты заставляешь себя улыбнуться в ответ на его гримасу. Вызов есть вызов: — На то он и босс. Удачи.
— Обойдусь, — презрительно фыркает Маммон и исчезает.
-5-
Тот терял, ты найдешь.
Тот молчал, ты поешь.
Тот задумал такое,
Так не будет покоя уже никогда.
Я верил тебе, отчаянно верил каждому слову;
Ты смеялась сквозь слезы, не замечая меня.
Тот молчал, ты поешь.
Тот задумал такое,
Так не будет покоя уже никогда.
Я верил тебе, отчаянно верил каждому слову;
Ты смеялась сквозь слезы, не замечая меня.
—А ты и правда лгала, — ты щуришься и едва улыбаешься уголками губ. — Убьешь меня?
Если она ударит, ты ударишь в ответ. При первой же атаке вам обоим конец. Стрелка спидометра показывает под двести. А вы не отводите взглядов друг от друга.Она горит. Девочка — Аркобалено Неба, теперь ты помнишь, — сгорает в собственном янтарном пламени, своей волей стирая прошлое, меняя настоящее, давая надежду. Она смогла. Ты это знаешь. И у нее не получилось. Ты это видишь.
Последствия ее просчета — перед твоими глазами.
Если бы ты не отучил себя от этой эмоции — много лет назад, в другой жизни — тебе было бы страшно.
Маммон не вернется до следующей недели, сообщает тебе командир Сквало у кабинета босса. Ты хочешь зайти и уже заносишь руку, чтобы постучать — редкая для офицера Варии привычка, — но все тот же Сквало предупреждает:
— Заперто.
Какой-то он сегодня довольный, думаешь ты. А может, наоборот, раздраженный до крайности. У него эти состояния удивительно похожи.
— Там Наги. Уже полчаса как.
— Что они столько времени делают? — спрашиваешь ты, только потом соображая, что, возможно, не стоило. Крепкая дверь почти не пропускает звуков, но ты слышишь, как Занзас повышает голос. Губы Сквало растягиваются.
— Срутся, — с каким-то мрачным удовлетворением констатирует он.
Командир все-таки зол, решаешь ты, глядя, как его ухмылка становится шире, когда Наги вылетает из кабинета бледная и встрёпанная, как будто нервно ерошила волосы. Она тоже натыкается взглядом на него и выправляет выражение лица, одновременно одергивая рубашку — она отчего-то носит не блузки, а мужские рубашки. И ей — удивительно — даже идет.
Наги отвешивает Сквало небольшой, но четкий поклон — как странно, думаешь ты, — цепляет тебя за руку и убегает, не оборачиваясь на распахнутую дверь кабинета босса.
— Собирайся, — быстро говорит она, — завтра переговоры с Джильо Неро, выезжаем засветло. Все вопросы по дороге, — увидела, что ты хочешь что-то спросить. Что ж, завтра так завтра.
Если Наги считает, что пара дней не имеет значения, ты тоже не имеешь возражений.
— Кстати, — она неожиданно останавливается, — я тут давно собираюсь — ты не хочешь сходить подстричься?..
Ночью тебе снятся колокольчики, горящие пурпурным огнем.
Нежные цветы растут из живого тела.
Ты гонишь по трассе с безумной скоростью — Наги хочет обернуться за день, а ты просто любишь быструю езду. В зеркале заднего вида — никого, да и кому ездить в такую рань по провинции? Ловишь в нем же собственный взгляд. Забавно, песочный оттенок и наискось отстриженная челка делают тебя почти подростком. На соседнем сидении просыпается Наги; вы, наверное, и правда ровесники. Ты приглушаешь обогреватель.
— Ты обещала все объяснить, — говоришь ты вместо «доброе утро».
Наги медленно потягивается, трет единственный глаз, поправляет одежду и, наконец, поворачивается к тебе. Дурацкая у нее все-таки любовь к родным праворульным «японкам» — чтобы разговаривать с тобой, она садится почти боком.
— Ну да, — соглашается она. — С чего начать: с вашего разговора с Маммоном или с сегодняшнего задания?
— С переговоров, если время терпит. Что нам надо от Джильо Неро?
— Время терпит, — невесело усмехается Наги. — Еще как. Это Джильо Неро надо от Вонголы, а мы будем для массовки, в качестве охраны и приличия ради.
Ты слышишь, как она глубоко втягивает воздух и резко выдыхает. Похоже, тема ей не слишком приятна. Ты перебираешь общеизвестные факты: крупная Семья с внушительной историей, последние два поколения хранят кольца Маре из комплекта Тре-ни-сетте и…
Их босс — Аркобалено Неба. Ты кидаешь быстрый взгляд на Наги.
— …погибла около полутора лет назад, и с тех пор Семьей управлял капо бастоне. Сейчас он официально объявлен погибшим. Такова версия для широкой общественности.
— А для нас?
— На месте и посмотрим. Переговоры будет вести Гокудера, а мы — смотреть и слушать, чтобы потом доложить боссу. И еще проверим теорию Маммона, — ты чувствуешь пристальный взгляд. — В Джильо Неро есть один человек. Когда мы приедем…
Ты хочешь врезать по тормозам, но твоя нога будто онемела на педали газа. Вместо этого ты смотришь на Наги; дорога пуста, за ней можно не следить.
— Генкиши.
Ее лицо не меняет выражения.
— Ты все-таки вспомнил.
— А ты и правда лгала, — ты щуришься и едва улыбаешься уголками губ. Тебе прекрасно видно, как Наги еле шевелится, подбираясь. Поза еще расслаблена, но руки лежат на коленях, откуда — тебе прекрасно известно — она может дотянуться и до ножа в высоком сапоге, и до сумки с коробочками, пристегнутой к бедру. Не говоря о слабеньких кольцах (Небо и Облако, какая ирония), которые лежат в нагрудном кармане, бесполезные в серьезном бою, но потенциально опасные в моменты вроде этого. Впрочем, все это ей вряд ли понадобится. — Убьешь меня?
Если она ударит, ты ударишь в ответ. При первой же атаке вам обоим конец. Стрелка спидометра показывает под двести. А вы не отводите взглядов друг от друга.
— Разобьемся, — одними губами говорит она.
— А тебя бы это остановило? — ты, наверное, тоже сошел с ума. Наги совершенно не дорожит своей жизнью. А чужими жизнями не дорожит тем более, если это не жизни офицеров Варии.
— Нет, — усмехается она. — Я бы как-нибудь выкрутилась.
Ты хмыкаешь и на секунду прикрываешь глаза.
— Я тоже соврал, — признаешься ты, проводя пальцами по левой стороне груди. Шрам под одеждой куда больше и страшнее, чем тот, что на лице. — Я вижу прошлое редко и только кусками. Впрочем, я и не стремлюсь.
Из тебя что-то вырезали, вырвали, выдрали с мясом. Сначала казалось — сердце, теперь ты думаешь — наивность.
— Кстати, кажется, я его убил. Генкиши. Ты знала?.. Проклятье, наш поворот!
— Несколько неосмотрительно с твоей стороны, — бормочет Наги, цепляясь за сиденье, пока ты пытаешься свернуть на нужную трассу и не перевернуться при этом. — За нашими гляделками мы едва не пропустили развилку.
Ты выравниваешь машину и снова хмыкаешь:
— Ну что ты, это я едва не пропустил развилку.
Ответное фырканье можно почти назвать дружеским.
-------------------------------------------------------
В эпиграфах использованы песни:
читать дальше1. Би-2 - Зажигать
Сплин - Двуречье (я ничего не скрыл)
2. Matchbook Romance - My Mannequin Can Dance
Смысловые галлюцинации - Розовые очки
3. Сплин - Время, назад!
Смысловые галлюцинации - Апрель
4. Би-2 - Держаться за воздух
"Книга Натаниэля", опус 84 (автор polumrak)
5. Пикник - Египтянин
и снова Апрель